Апологетика неудачи

Если сто лет назад последний для
большинства более или менее просвещенного общества был объектом
ненавидимым и неуважаемым, то сегодня, силами отчасти власти, а отчасти –
сервильной ей части политического класса создается образ Великого Реформатора,
который начал некие Великие Реформы, – и если они и не предотвратили событий
1917 года (что было проявлением общего краха политики Российской империи) – то
лишь потому, что не успел, пав от руки убийцы. А вот дали бы ему двадцать лет
спокойствия, о которых он просил, – то Россия такого рубежа достигла бы, такого…

Тут два
интересных момента. Убил все-таки Столыпина, с чем никто не спорит, —
не революционер-террорист, а агент охранного отделения. То есть, убила
Столыпина власть, убило его самодержавие. В чем-то его политика слишком
серьезно императорскую властную систему не устраивала. Поэтому, среди прочего,
возникает провокационный вопрос – может быть, главная ошибка Столыпина была в
том, что он не догадался или не осмелился провести события Февраля 1917 года на
шесть-семь лет раньше.

Во-вторых, формула «хотел, но не
успел» к кому только в последние сто-сто пятьдесят лет в России не применялась.
Не успел Александр Второй дать Конституцию – убили. Не успел Александр Третий
сделать вторую половину своего царствования либеральной – умер. Если бы Ленин
прожил еще пятнадцать лет – никаких репрессий и чисто гуманный социализм… Если бы Сталин дожил до возраста Дэн Сяопина – глядишь,
новый прорыв в будущее и никакого застоя…

Не убери партия Хрущева в 1964
году – глядишь, построил бы коммунизм к 80-ому году. Проживи Андропов на десять
лет больше – глядишь, реформировал бы социализм без горбачевско-гайдаровских
издержек… И так далее.

На этих спорных посылках власть и
пропаганда пытаются выстроить культ Столыпина. Оно понятно по нескольким
причинам. Первая – надо же в истории иметь некую точку, в которой ты видишь
свое предтечное состояние. Ту историческую землю
обетованную, с которой ты выстраиваешь свою преемственность.

Октябрь 17 остался у большевиков
(хотя власть недооценила перспективности этой даты для себя – но это отдельный
вопрос).

Февраль 17 – скорее у либералов.
Да и слишком пугает нынешнюю власть внешней схожестью с чем-то оранжевым.

Апеллировать к совсем
дореволюционному самодержавию – тоже много вопросов, хотя одно время на
щит поднимали Александра Третьего, – да и как-то совсем не современно.

Столыпин оказался хорош тем, что,
с одной стороны – революцию подавил и «разгула демократии» не допустил, с
другой – вроде бы какие-то реформы проводил, промышленный подъем к концу
правления наметился, с третьей – как будто и не самодержавие, а какой-никакой
парламент существовал. А главное – ничего не завершил. Поэтому конечный провал
реформ – вроде бы не на нем. И самое главное – государственником был. Говорил,
что он за «Великую Россию». А это уже почти как за «Единую Россию».

Отрицать, что реформы Столыпина в
целом имели положительное, прогрессивное значение, в общем-то,
нельзя. Об этом, в конце концов, и Ленин писал.

Но, все-таки, в той части, в
которой они были осуществлены, они были успешны или нет? Удались или нет?
Современные апологеты Столыпина об этом не говорят, в основном акцентируя
сослагательное наклонение – «а если бы двадцать лет!» Правда, есть и то, что
отрицать нельзя, – промышленный подъем к 1909 году. Только одновременно, кстати,
рост пролетариата, затем – революционный подъем 1910-14 гг.…

Столыпин вместе с царским двором
провел государственный переворот 3 июня 1907 г. Была распущена слишком оппозиционная Государственная Дума, пытавшаяся
отстоять свое право на реальное оппонирование правительству и приоритет перед
ним. Был, в нарушение российского законодательства (Манифеста 17 Октября 1905
г.), по которому никакой закон не мог вступить в силу без одобрения его Думой,
принят новый избирательный закон, суть которого сводилась к тому, что имущее
большинство российского населения получало в ней еще больше мест, чем раньше.
Представители помещиков получали половину мест, представители буржуазии
делились на две части – более и менее состоятельных, и более состоятельные
(которых, естественно, было меньше), получали больше мест, чем менее
состоятельные. По новому избирательному закону 30 тыс. помещиков выбирали 2647
выборщиков из 5176, то есть 51% от общего их количества. Первая городская курия —
верхи буржуазии и купечества, — насчитывавшая 149 тыс. избирателей, избирала 688
выборщиков; 15 млн. крестьян, наделенных избирательными правами, — 1149; а 759
тыс. избирателей-рабочих — лишь 116.

Соответственно, в выборах
принимало участие 13 % всего взрослого населения России.

В Думу было избрано: дворян — 201
человек (45%), духовенства — 45 человек (10%), купцов и почетных граждан — 54
человека (12%), крестьян — 98 человек (22%), мещан и прочих сословий — 48 человек
(11%). Среди депутатов насчитывалось только 11 рабочих и ремесленников.

Правда, найдется ли в нынешней
Думе хотя бы 11 рабочих и 98 крестьян – тоже интересный вопрос.

Как бы то ни было, Дума, если и не
была столь безропотна, как нынешняя, – управляема была не в меньшей степени.
Хрестоматийные два большинства (монархисты и октябристы – октябристы и кадеты)
давали возможность Столыпину проводить практически любые решения. В крайнем
случае, как это было в 1911 году по вопросу о введении земств в 9 западных
губерниях, когда Дума все же блокировала правительственные законопроекты, – она распускалась на каникулы, и правительство утверждало свой
проект императорским указом.

Сегодня у
правительства нет необходимости в таких изысканных мерах – сегодняшнее думское
большинство утвердит что угодно и в каком угодно виде. Если правительство даже
внесет на рассмотрение парламента закон об обязанности депутатов на заседаниях
Думы присутствовать исключительно в нижнем белье и голосовать поднятой левой
пяткой со снятой туфлей — данный законопроект без проблем получит
конституционное большинство голосов, причем ЛДПР проголосует сразу именно таким образом.

Тем не менее, после 3 июня 1907
года Петр Столыпин стал практическим правителем России и четыре года – до
выстрела в киевской Опере – имел возможность диктовать стране любые законы,
беспрепятственно осуществляя свою волю и пытаясь проводить свои «великие
реформы».

Три вопроса в этот период были общепризнанны как наиболее значимые для страны: рабочий,
аграрный, национальный.

В рабочем вопросе, хотя
правительство и пыталось отстраненно занять позицию «попечительства»,
практически никаких решений, существенно
ослабивших бы противостояние между рабочими и предпринимателями, принято не
было. Еще в достолыпинский период комиссия Коковцева разработала четыре законопроекта – о создании
больничных касс для рабочих, о конфликтных комиссиях из представителей рабочих
и администрации, о сокращении рабочего дня до 10 часов, о пересмотре закона,
карающего за участие в забастовке. В конечном счете
правительство внесло эти законопроекты после нескольких лет проволочки в
предельно урезанном виде лишь в апреле 1911 года, так что при жизни Столыпина
ни один из них так и не был принят. Только в 12 году были приняты два закона о
страховании – от несчастных случаев и от болезни. Они распространялись лишь на
фабрично-заводских и горных рабочих, численностью 2,5 млн
человек, т.е. на одну шестую часть рабочих. При несчастном случае и по болезни
устанавливалась пенсия размером 2/3 зарплаты, пенсий по старости и инвалидности
не вводилось. На одну треть пенсии образовывались из взносов рабочих, на две
трети – из взносов предпринимателей.

Основным методом решения рабочих
проблем со стороны правительства до 1909 года оставались «чрезвычайные законы»
(т.е. карательные меры) в сочетании с элементами «полицейского социализма» и
отказа от уступок предпринимателям, требовавшим узаконить локауты, черные
списки и вычеты из зарплат в случае простоев, вызванных проведением
демонстраций.

Итогом
попыток решения рабочего вопроса Столыпиным стало то, что если в первые годы
после революции карательными мерами ему удалось сбить волну рабочих выступлений
(которая, вообще-то, уже шла на убыль) – в 1907 году бастовало 740 тыс.
рабочих, к 1910 году – 46 тысяч, то со второй половины 1910 года волна
забастовок начала нарастать и прокатилась по большинству промышленный
центров. Затем их дополнили политические
выступления студентов, переросшие, после попытки правительства запретить
студенческие союзы, во всероссийскую политическую стачку. К весне 1912 года,
после Ленских событий, в стачках протеста приняли участие 300 тысяч человек, а
в последовавших за ними первомайских выступлениях – еще 400 тысяч. К концу
мая-началу июня рабочие выступления стыкуются со студенческими,
а затем начинаются волнения на Балтийском и Черноморским флотах. Протесты нарастали, и уже к лету 1914 года стачечная борьба рабочих вышла
на уровень 1905 года.

Так что, если кто-то и давал
«двадцать лет покоя», требуемых Столыпиным, так это политика его собственного
правительства. Причем особо надо подчеркнуть, что нарастание протестного
движения начинается не после смерти Столыпина, а еще в период его правления –
со второй половины 1910 года.

В
национальном вопросе, блуждая в вопросах деления полномочий Государственной
Думы с Сеймом Финляндии, попытках играть на противоречиях православных и
католиков в Царстве Польском (выделение Холмской губернии), введении земств в
западных губерниях, дискуссиях по еврейскому вопросу, правительство,
располагая возможностью проведения в Думе своих законопроектов, все-таки привело
страну к парламентскому кризису после отказа Госсовета утвердить закон о
национальных куриях.
Собственно, именно тогда уход Столыпина был предрешен – его убийство лишь
избавило власть от официального признания банкротства его курса.

Ключевым вопросом той эпохи,
разумеется, был аграрный вопрос – именно тот, опираясь на нерешенность которого
партия большевиков и взяла власть в Октябре 1917 года.

На самом деле существовало три основных варианта решения вопроса о Земле. Первый –
вариант эсэров и большевиков – национализация всей
земли и равный раздел ее между сельскими производителями, знаменитый Черный
Передел. Второй вариант — вариант либералов – изъятие за выкуп части помещичьей
земли и передача ее крестьянам. Третий вариант – вариант Столыпина.

Именно решение аграрного вопроса,
разрушение общины, содействие становлению «крепкого сельского хозяина»
(по-русски – кулака), переселение крестьян в Сибирь апологеты Столыпина ставят
ему в заслугу.

Что было на самом деле. Суть
Проекта Столыпина заключалась, в отличие от варианта революционеров и
либералов, в том, чтобы решить аграрный вопрос без всякого ущемления
помещичьего землевладения. То есть, землю крестьянину дать, но у помещиков ее
не отбирать.

Но, поскольку девять десятых
земли, особенно в европейской России, находились в собственности помещиков,
тогда как крестьян было чуть ли не в пятьдесят раз больше, то, во-первых, дать
землю всем в разумных, дающих возможность вести производство, размерах – было
невозможно.

Следовательно, надо было ее дать
только части – то есть кулакам и наиболее состоятельной части середняков.

Дать ее в таком случае можно
было либо путем изъятия у остальных – т.е. у общины, — либо путем
предоставления в тех областях, где ее был избыток (т.е. – за Уралом).

Отсюда – с одной стороны,
принимались законы, позволявшие выходить из общины, причем таким образом, что
наиболее состоятельные крестьяне имели преимущество и могли выходить даже с
сохранением излишков (сверх среднего) земли, если к тому времени они ими фактически
располагали. В одних случаях (если длительное время в общине не было передела)
– выходить можно было в заявительном порядке (без решения схода), в других –
решение схода было необходимо, но, разумеется, более
состоятельный крестьянин имел массу преимуществ, вытекающих из его положения,
равно как и содействие власти в оказании давления на общину.

С другой стороны, правительство
поощряло переселение крестьян за Урал, брало на себя организацию этого
переселения – что делало, как известно, довольно скверно: не хватало поездов,
не доставало выделенных участков, не хватало ссуд.

Общий замысел состоял в том, что,
выходя из общины, крестьянин будет выходить из патриархально-феодальных
отношений и вступать в современные рыночные,
буржуазные. Одни крестьяне будут покупать землю у других, другие – продавать,
начнется оборот земли, будут крепнуть новые хозяйства, новый класс, который и
составит новую социальную опору власти.

С точки зрения того, что в деревне
развивались капиталистические отношения, – все это было бесспорным прогрессом.
Но в том, как это происходило (в условиях сохранения помещичьего землевладения), и заключался так называемый «прусский путь».

Его отличие от «американского»,
который отстаивали эсэры и большевики, заключался в
том, что в последнем случае все крестьяне становились собственниками земли и развитие соотношения между ними должно было зависеть
от успехов их хозяйствования – то есть, всем давались равные стартовые условия
американских фермеров, остальное зависело от трудового успеха. В «варианте Столыпина»
крестьяне изначально делились на тех, кто получал достаточно земли для
хозяйствования, и тех, кто, продав свою землю, должен был
идти наниматься к ним, а частью – к тем самым помещикам, у которых оставалось
подавляющее большинство земли. То есть, деревня изначально делилась на имущих и неимущих. То есть, в нее изначально привносились
все естественные прелести классового противостояния, обостренные вековечным
противостоянием и ненавистью крестьян к помещикам.

Поэтому, если говорить о «двадцати
годах покоя», — некий шанс их обеспечить был у проекта революционеров (классовое
расслоение все равно произошло бы, а вместе с ним – новая волна классового
противоборства), но абсолютно никакого шанса обеспечить их не было у проекта
Столыпина.

В социальном плане итогом его
реформ в деревне было:

1. Обострение в ней классовой
борьбы по поводу выхода из общины (в 1908-1914 гг. произошло 1583 массовых
крестьянских выступления, большинство из них в 1909-1912 гг., вместе с
поджогами хозяйств выделившихся крестьян полиция только в 1910 году
зарегистрировала 6275 выступлений, а в 1911 году – 4567);

2. Масса вышедших из общины и
продавших свои наделы крестьян ушла в город, превращаясь в наемных рабочих – и
привнося в рабочую среду особую крестьянскую нетерпеливость и озлобленность,
вызванную изменением образа жизни и сложностями адаптации в новых условиях,
что дало толчок обострению классовой борьбы и в городе.

Столыпинская реформа, в той степени, в которой она осуществлялась, ускоряла движение России к революции, и не случайно Ленин, как уже упоминалось,
считал ее делом прогрессивным. Только задача-то, которую пытался решать
Столыпин, была противоположна – он-то надеялся революцию предотвратить, и в
этом смысле реформа в той степени, в которой она
осуществилась, оказалась явно неудачной.

Однако даже и по своим
непосредственным, а не долговременным результатам, удачи она не имела.

Здесь показательны вполне
известные, но, похоже, забытые поклонниками Столыпина данные по годам:

Таким образом, снижение числа
выходов из общины происходит не после смерти Столыпина, что можно было бы
расценить как свертывание его реформы преемниками, а уже после 1909 года. То
есть, проблема заключалась не в том, что Столыпину не хватило времени – а в
том, что его реформа изжила себя в первые годы ее проведения. Те, кто имущественно готов был к выделению на прописанных
правительством условиях, – вышли, но остальные выходить просто не хотели.

Несмотря на мощное давление,
которое осуществлялось на крестьянство властью, всего из общин вышло 26 %
крестьян (с достаточно заметными колебаниями по регионам). Остальным реформа
оказалась чужда и невыгодна. В той же степени, в какой выход осуществлялся,
он, как и говорилось, лишь вел к обострению классового противостояния в
обществе.

Примерно то же произошло и с
переселением за Урал. Наибольший рост переселения произошел в 1907-09 гг.:
соответственно 427, 665 и 619 тысяч переселенцев. В 1911 году их число падает
до 190 тысяч, тогда как число обратных переселенцев возрастает до 116 тысяч –
обратно шли неприжившиеся переселенцы прежних лет. В
целом же за 1906-14 гг. в Сибирь переселились 3040 тыс. переселенцев, обратно
вернулись 524 тыс.

Так что, апология Столыпина иными
представителями сегодняшней элиты понятна: и революционеров вешал, и парламент
давил, и против потрясений выступал, и про величие России говорил – и провал
можно списать на то, что убили – не успел все завершить…

Понятно, что ряд этих качеств
выдает тайные комплексы многих нынешних «государственников» от власти: «Дали бы
мне волю, уж я бы этих оппозиционеров, что левых, что правых… уж вешал бы и
вешал, уж вешал бы и вешал… Да и право голоса на
выборах в парламент оставил бы только за акционерами крупнейших компаний. А уж
президента избирать – так только на совместном
заседании правлений «Газпрома», «Сургутнефтегаза» и РАО «ЕЭС»…».

Но в не
меньшей степени они выдают и их невысокую грамотность: ну провалились начинания
Столыпина, причем еще до его смерти…

И в истории России он остался не
как Великий Реформатор, а, увы, как политический
неудачник.

Оригинал этого материала опубликован на ленте АПН.